Sketchbook: Dressed-up Chair and Sleeping Cat

The Itch

I wrote this short story on September 2. It is my very first creative story written originally in English, not translated from Russian. Now I know that you my friends always compliment how well I write in English (blog writing is also a creative writing of course, and I do write these two blogs, In and Out, in English). But I know that I have a lot to learn about English, and I know I make some pretty basic mistakes as I am 99% self-taught and not paying attention sometimes. So I've got myself an editor - Justin! Justin is the best editor one can have, and my only wish is that he some day learns Russian better than I know Russian, so he can also be helpful with my creative Russian writing. That's a joke, but every joke is only partly a joke, as you know. Justin is very attentive, sensitive to what you as a writer try to express, and only corrects grammar or a choice of words when he knows it will help my writing to be clearer or more effective. He never questions my ideas or my style. He is one intelligent, insightful and loving editor I wish every writer to find one day. :)

The Itch

dedicated to Justin

I showed my palms to hubby.

“Hmm,” said hubby. “We better make an appointment and show it to the doc.”

I knew I was in trouble the minute he said it – my hubby is not known for going to doctors.

The doctor was young, handsome, and exuded enthusiasm.

“Hmmm,” said the enthusiastic doctor. “Did you change your soap recently? No? A dish soap then? A detergent? Did you have any direct contacts with bleach products? Paint? Pesticide? No? Hmmm. I’ll prescribe you this lotion, it’s not available over the counter, and quite expensive. I’m pretty sure it’ll help. Three times a day for two weeks, and don’t miss once. Give it a go and come back for a check-up in two weeks.”

Making Art Exploration: Sketches

I used to love drawing and painting as a kid, but as I was growing up with an extremely artistically talented brother, I guess I have not developed the confidence to stick with my interest, and it became more art appreciation than art making. When Justin saw my little drawings the very first time, he was surprised and started encouraging me. I still did not take myself very seriously and kept doing my sketches only once or twice a year. Now I have a very artistically gifted daughter to support. :) It's funny how we find excuses to not do something we are not confident about instead of just doing it and gradually growing and becoming better at it. Sound familiar anyone?

В поезде

Мы решали, как поехать. Ей хотелось поездом, я настаивал на автобусе. Она спросила совета у бабули, которая все время попадалась нам на глаза. Поездом вы ничего не выиграете, сказала бабуля добродушно. Поезд останавливается у каждого столба. Вы сядете раньше, а выйдете все одно позже, заполночь. Дорогу посветлу найти просто, а будет темень – коли глаза. Через училище, через рощу. А там уж рукой подать. На автобусе быстрее, хотя и придется до него время скоротать. Но ведь и идти ближе. Это мои аргументы. На поезде романтичнее, это ее. Сели в поезд. Вагон был почти пуст, но с каждой остановкой потихонечку наполнялся людьми, которые в поездах именуются «пассажиры». Пассажиры вели себя по-разному. Кто сидел тихо, уставившись в окно. Другие в книгу. Кто затеивал неспешный разговор, доверяя попутчику душевные переживания. Кто-то достал из-под пиджачка початую бутылку, тут же звякнули стаканы, втихушку разлили, чокнулись и залпом выпили. Глаз блестнул слезой, и разговор потянулся душевнее, как между влюбленными. Она прижалась ко мне, довольная, что добилась своего. Пусть, это все мелочи, думал я. На вокзале там, может, такси поймаем – перспектива шарахаться в ночи по темному городу меня удручала. Колеса постукивали, вагон пошатывало, и веки сами по себе стали наливаться свинцом. Проснулся я оттого, что кто-то громко развернул гармошку и заиграл плясовую – спросонья это как удар по голове. Я поморщился, взглянул на нее, а она вся светится, того и гляди отправится в пляс. И она пошла. Встала, сдернула с шеи цветастый платок, застучала каблучками. Вагон притих, наблюдая, только выпившие мужички добродушно улыбались: «А давай, Маня, спляши по-нашински!» Она словно потеряла стыд, всю свою девичью застенчивость – так и выбивала каблучками, глаза полуприкрыты, румянец во всю щеку – и подбоченится, и выкинет руку с платком вперед, и вдруг на весь вагон: «Оооооой!» Как деревенская баба, которой выпал миг забыться от своей дневной работы, от поддающего мужа, от семерых по лавкам - и отдаться всем своим существом, пуститься в пляс. Я смотрел на нее во все глаза – такой я ее никогда не видел. Такой свободной, такой крылатой. Она всегда немного пряталась за мое плечо, смущалась даже когда незнакомец спрашивал у нее, который час или как пройти на такую-то улицу. Кто вселился сейчас в эту тихую девушку, не очень уверенную в собственной прелести, не умеющую ей пользоваться так, как пользовались сверстницы – словно косметикой, тут подмазнув немного, там припудрив, словно сочиняли себе биографию, примеряя макияж как маску. Ни макияжа, ни маски у нее никогда я не видел – она была вся как на ладони, светлая, как ребенок, вся заливающаяся краской, лишь только на нее обращались взоры. Ничего этого не было сейчас и в помине – румянец на щеках не от волнения, от какого-то невиданного доселе мной восторга от жизни, от стука колес, от растягивающейся в такт и не в такт поезду гармошки. Тут ход поезда стал замедляться, подъезжаем к станции, гармонист умело свел плясовую к лирической медленной свирели. Она тоже замедлила стук сапожек, сведя широкие движения в крепкое, какое-то бесстыдное объятие, словно хотела, чтобы все видели, как она жаждет любви, не романтической, держась за руки в поезде – любви взрослой, плотской, какой между нами никогда не было, и желания которой я в ней раньше не видел. Гармонь притихла, поезд скрипнул тормозами, и вагон, прежде чем распахнуть двери новым пассажирам, взорвался апплодисментами, кто-то даже присвиснул. «Ну Маня, ну даешь!» – мужики с нескрываемым восторгом били в ладоши. А она плюхнулась рядом со мной на жесткую скамейку, совсем неизящно, словно и не она вот только что отплясывала в проходе под гармонь, и закрыла лицо руками. Я молчал. А что бы я мог сказать ей? Что я ничего, совсем ничего о ней не понимаю? Что она красива и бесстыдна? Что теперь уже я не представлял себе жизни без нее, не представлял себе ни одной ночи, проведенной без нее? Она отвернулась к окну и тихонько заплакала. Вот сейчас она была такой, какой я ее знал – застенчивой, почти незаметной в своей полудетской наивности среди ровесниц. Сейчас нужно было, наверное, ее приобнять, погладить по голове. Но образ отплясывающей зрелой, не оглядывающейся ни на кого женщины стоял перед глазами и не давал мне сделать это маленькое движение к ней. Поезд тронулся, снова мерно застучав колесами. Я протянул руку.

Девушка на крыше

Солнце отражалось на крыше слепящими зайчиками. Девушка в рабочем комбинезоне, матроске, цветастой косынке и темных очках бесстрашно ходила по крыше вверх и вниз. Без страховки, без поддержки, она ступала легко и уверенно, улыбаясь прохожим и заигрывающим с ней соседским пареньком – словно знала, что сорваться не может, и если даже произойдет что-то непредвиденное, она не покалечится – не упадет, а взлетит так же легко, как расхаживает сейчас по крыше.

Может, это просто солнце, но сидя на скамейке в даунтауне, посреди городского шума и толкотни обычных рабочих будней, мне не думалось ни о чем грустном. Столько грусти кто же может вынести – целая зима, целый год грусти. Может, это просто солнце, а может наконец-то пришла весна – пришла и властвует бесстрашно и безраздельно. Я закрываю глаза и чувствую, как губы растягиваются в улыбку. Сижу тут как какой блаженный. Вокруг снуют деловито прохожие, у каждого свой путь, кто в офис, а кто из офиса, а вот мамаша тянет за собой строптивого малыша: не хочу в садик, я сказал – не хочу! Прошла мимо бригада рабочих, гоготнули скользкой шутке. В банке открываются двери и заходит, поталкиваясь, небольшая очередь. Кто-то несет кота в переносной корзинке – а тот тянет басом котовью песню. Я и с закрытыми глазами вижу - передо мной широкий вид на залив, море сегодня синее, на небе ни облачка. Тяжеловесные судна выстроились в ряд – этот с грузом, а тот пассажирский – отдает долгий гудок, готов плыть в дальние края. Надо мной вертолет тарахтит пропеллером. Я вытягиваю ноги, подставляю лицо и все тело навстречу солнечным лучам. Чувствую, как они согревают уставшую за зиму кожу, уставшую за зиму душу. Оттаивает, подтекает что-то давно скопившееся ледяной глыбой внутри. На миг все городские шумы утихают, я не слышу ничего, не вижу ничего, ни о чем не думаю. Потом шум возвращается, я потягиваюсь. Сейчас открою глаза, а там девушка на крыше, а в мире стало немного больше любви.

February Sun

It feels a bit strange to look at winter photos in Summer, doesn't it? Nevertheless, I have been thinking to post this photo for a while now. It was taken at Spring Grove, a very beautiful historic cemetery in Cincinnati, Ohio, in February of 2006. Justin invited me and his old friend Jerry (who has recently published his first gorgeous photography book - Nature Rediscovered) to go on a photo safari. I don't remember whether we planned to take pictures if it snowed, or if it just happened that way. I remember that it was quite freezing. 

We visited the Spring Grove Cemetery a couple of times after that. Like a cultivated park or garden, it is truly beautiful in every season. And while it seemed very unusual to me at first to see people leisurely strolling or even jogging at a cemetery, I understand why they felt inclined to do it at Spring Grove. 

I took this photo with my little automatic camera - just a snap shot, really. But I've always loved it. 

Хорошо быть тюленем

This story was written a year ago and illustrated by my talented brother Andrei Lialin. Very often, Andrei rushes to finish a piece of art for my birthday, and this one was sent to me last May... Just like I am a self-taught writer, Andrei is a self-taught artist who, to the best of my recollection, has never taken an art class (other then what they taught us in middle school), but he was always, as I remember, a very gifted artist in many areas - drawings, photography, carving, music... As soon as he started sending me his first illustrations to my first big story, I was amazed how finely he feels my writing. I think that is what's in common between us - the huge amount of unconditional love, support and acceptance we received from our parents as we were growing up. Seeing the light always, in all situations. That feeling is what I create in my stories, and what he understands and creates in his amazing pictures. For a few years, we have been working together on a web site where we share our fairy tales - written by me and illustrated by him. He lives in Siberia, and I live in the US. We have not seen each other for 10 years.


Хорошо быть тюленем
Сказка

Жили-были два тюленя. Кто говорил, они похожи были на котят, а кто говорил – на ребят. А тюлени ничего не говорили. Одного звали Петром, а второго Иваном. Петр – тот, что покрупнее, -- был младший, а Иван старший. Петр был тюлень очень любознательный и веселый, а Иван – спокойный и разумный.